Государство: постановка проблемы
«Государство» часто воспринимается как трактат об идеальном государстве, причем особое внимание уделяется вопросу о казарменном образе жизни, общности жен, детей и имущества. Между тем, в этом диалоге затрагивается большое количество различных тем, практически всех тем, которые занимают Платона. И центральной темой является не вопрос об идеальном устройстве общества, а вопрос о душе и связанный с этим вопрос о справедливости (таково и второе заглавие сочинения: «Государство, или о справедливости»). Начинается длинный диалог с размышлений Кефала, который думает о близкой смерти и заботится о вопросе, насколько справедливую жизнь он прожил, ведь именно от этого зависит посмертная судьба души, и заканчивается откликом на эти размышления: «в убеждении, что душа бессмертна и способна переносить любое зло и любое благо, мы все – если вы мне поверите – всегда будем держаться вышнего пути и всячески соблюдать справедливость вместе с разумностью, чтобы, пока мы здесь, быть друзьями самим себе и богам. А раз мы заслужим себе награду, словно победители на состязаниях, отовсюду собирающие дары, то и здесь, и в том тысячелетнем странствии, которое мы разбирали, нам будет хорошо».
Однако вопрос о справедливости непрост, и Сократ предлагает такой путь – вместо того, чтобы рассматривать справедливость по отношению к душе, объект трудно постижимому, подобному морскому чудищу Главку, который облеплен тиной и ракушками, а некоторые его члены оторваны течениями, поэтому изначальный облик трудно представить, взять объект побольше. Именно поэтому Сократ обращается к анализу государства, которое имеет то же строение, что и душа; душа и государство – одно и то же слово, только написанное мелким и крупным шрифтом. Отыскав, что такое справедливость в государстве (что также не просто, и собеседники кружат в чаще, постоянно возвращаясь к одним темам), можно перенести его на душу, а от души снова на государство и от такого возвратного движения, как от трения, вспыхнет огонь, который нам осветит справедливость саму по себе. Таким образом, государство является как бы наглядным пособием, отталкиваясь от которого Сократ восходит к справедливости души и к справедливости смой по себе. В ранних диалогах такую функцию выполнял красивый мальчик – привлекая внимание к его телесной красоте, Сократ восходил к красоте духовной, а затем к прекрасному самому по себе. Но теперь Сократ постарел, а в старости зрение ухудшается, а вожделение снижается, как заметил Софокл в разговоре с Кефалом «с величайшей радостью ушел от этого, как уходят от яростного и лютого повелителя».
Обращение к государству в разговоре о душе возможно потому, что существует полная гомология между ними: они состоят из аналогичных трех страт-частей (правители=разумная, стражи=гневная, демиурги=вожделеющая), есть четыре политических и душевных добродетелей (мудрость, мужество, рассудительность и справедливость), имеется пять видов государственного устройства и склада души, у государства и души одинаковые пороки и т.д. поэтому разговор о государстве и душе идет параллельно, с непрерывным переходом от одного к другой.
Вопросы же собственно о том, насколько проект государства идеален, утопия это или антиутопия, мыслит ли Платон такое государство возможным, а так же вопросы о конкретных его элементах, вроде общности жен, являются второстепенными и неоднозначными. Сократ сравнивает проект государства с картиной, которая может быть прекрасна независимо от того, существует ли изображенное на ней, и предлагает судить о его проекте с этих позиций, затем говорит, что реализация возможно, но когда же? Когда философы станут править – тезис, вызывающий крайнее недоумение у собеседников Сократа.
Тем не менее имеет смысл сказать несколько слов о распространенных мифах, которые постоянно излагаются как в учебниках, так и в критических трудах вроде «Открытого общества» Поппера.
Прежде всего нужно заметить, что казарменный образ жизни, общность имущества, суровая система воспитания и все прочее, что ужасает в проекте Сократа, распространяется только на стражей и правителей. Большинство граждан «приобретут себе пахотные поля, выстроят большие, прекрасные дома, обставят их подобающим образом, будут совершать богам свои особые жертвоприношения, гостеприимно встречать чужеземцев, владеть тем, о чем ты только что говорил, – золотом и серебром и вообще всем, что считается нужным для счастливой жизни.». Даже основополагающий принцип государства, а также, как выясняется позже, справедливости, – делать свое дело, не столь строг для демиургов: если плотник захочет сапожничать, то большого ущерба от этого не будет. Даже законов и судопроизводства особых для них нет, поскольку Сократ (по крайней мере в этом произведении) не верит в действенность законов: «Разве, по-твоему, не позорно и не служит явным признаком невоспитанности необходимость пользоваться, за отсутствием собственных понятий о справедливости, постановлениями посторонних людей [т.е. искусных судей], словно они какие-то владыки и могут все решить!». Налоги платятся раз в год и представляют собой скромные припасы для стражников, единственное требование – не быть слишком богатыми, поскольку богачи претендуют на политическую власть и разрушают государство, и не быть слишком бедными, поскольку бедняки восстают. Таким образом государство для них не чересчур авторитарное, а скорее чересчур анархическое.
По большому счету, если государство Сократа концлагерь, то концлагерь наоборот, и в его бараках оказываются именно охранники. Главкон, собеседник Сократа, отмечает: «Не слишком-то счастливыми делаешь ты этих людей, и притом они сами будут в этом виноваты: ведь, говоря по правде, государство в их руках, но они не воспользуются ничем из предоставляемых государством благ».
Однако отчего Сократ придумывает столь суровые ограничения для стражей? Перед ним возникает проблема, удовлетворительное разрешение которой до сих пор не найдено: как быть если те, кто призван защищать государство и управлять им, не воспользуется своими силами для того, чтобы грабить своих соотечественников хуже, чем враги? Сократ предлагает радикальные, но единственно действенные меры: чтобы не было коррупции, нужно попросту запретить стражникам прикасаться к золоту, а имущество сделать общим, минимальным и подконтрольным. Чтобы не было непотизма, нужно отменить семью и детей. Именно такую программу реализовал папа Григорий VII, введя в XI веке целибат, с целью очистить церковь от захлестнувшей ее коррупции, а вовсе не из-за негативного отношения к сексу. При этом стоит отметить, что Платон берет разговор об общности жен в большие кавычки. Изначально в план Сократа не входило подробное размышление об этом, он начинает говорит о типах правления, но его прерывают перешептывания слушателей, которые затем требуют остановиться и уделить внимание интересующему их вопросу. К ним присоединяется даже Фрасимах, который ранее молчал.
Государство: спор с Фрасимахом
Тема связи справедливости и души поднимается в самом начале «Государства». Кефал, хозяин дома, в котором происходит беседа, пожилой уважаемый человек, который чувствует близость смерти и его волнует вопрос о том, был ли он по настоящему справедлив, ведь именно от этого зависит посмертная судьба души: «Когда кому-нибудь близка мысль о смерти, на человека находит страх и охватывает его раздумье о том, что раньше и на ум ему не приходило. Сказания, передаваемые об Аиде, – а именно, что там придется подвергнуться наказанию, если кто здесь поступал несправедливо». Но что такое поступать справедливо? Среди молодых людей завязывается спор о том, что же такое справедливость. Прежде всего обсуждается расхожее определение, которое до сих пор лежит в основании понимания юстиции: воздавать должное. Однако это определение признается неудовлетворительным, поскольку возникают вопросы – нужно ли отдать взятое оружие владельцу, если тот сошел с ума, или справедливо ли воздавать злом за зло или следует воздавать добром (рассуждения об этом также ведутся в «Критоне», в котором Сократ признает, что смертный приговор, вынесенный ему, несправедлив, однако не считает, что это дает ему право на ответную несправедливость – бегство).
Разговор существенно меняется, когда в спор вмешивается софист Фрасимах, который дает протоницшеанское определение: «Справедливое то, что полезно сильному». Это же определение дает и другой софист, Калликл, в «Горгии». Сократ пытается противостоят этому определению, прежде всего указывая на то, что мастер делает то, что полезно не себе, а другому, например, врач – больному, если только не по совпадению, когда больным оказывается сам врач. То, что врач получает гонорар это уже результат не лечения, а промоушена. Фрасимах резко останавливает Сократа, говоря о том, что сильные действует себе во благо, поступая несправедливо к другим, когда говорят, что правитель служит народу, это просто демагогия, разговоры о справедливости лишь прикрытие для того, чтобы лучше совершать несправедливость. На этом Фрасимах отказывается далее вести разговор.
Однако Адимант и Главкон, братья Платона готовы продолжить аргументацию Фрасимаха, но не потому, что они разделяют его позицию, а потому что это популярная позиция, и они хотят спровоцировать Сократа на опровержение.
Главкон излагает теорию общественного договора: все хотят творить несправедливость, но не хотят терпеть ее, поэтому, взвесив плюсы и минусы, выбирают средний путь – стараться не творить несправедливость, с тем, чтобы и не терпеть ее: «Отсюда взяло свое начало законодательство и взаимный договор. Установления закона и получили имя законных и справедливых – вот каково происхождение и сущность справедливости; она занимает среднее место: ведь творить несправедливость, оставаясь притом безнаказанным, это всего лучше, а терпеть несправедливость, когда ты не в силах отплатить, – всего хуже. Справедливость же лежит посреди между этими крайностями, и этим приходится довольствоваться, но не потому, что она благо, а потому, что люди ценят ее из-за своей собственной неспособности творить несправедливость».
Другой довод представляет собой мысленный эксперимент: «дадим полную волю любому человеку, как справедливому, так и несправедливому, творить все что ему угодно, и затем понаблюдаем, куда его поведут его влечения.» Предположим, справедливый человек обретет перстень, который делает его невидимым, как то случилось с пастухом Гигом, который после того соблазнил жену царя Лидии и убил его, заняв трон. В конечном итоге поступки справедливого человека под покровом невидимости не будет отличаться от поступков несправедливого.
Третий довод – сравнение судьбы самого несправедливого и самого справедливого человека. Самый несправедливый должен считаться справедливым, поскольку именно под прикрытием справедливости лучше всего творить несправедливость. Справедливый должен считаться несправедливым, чтобы выполнить требование, которое затем выдвинет Кант, – только так мы сможем узнать, что это по настоящему справедливый человек, а не из-за мнения других. Несправедливый сможет творить, все что он хочет и добиться любой власти, справедливого же будут презирать, заточать в тюрьму и пытать.
Далее разговор подхватывает Адимант, выдвигая главный аргумент. Людей можно обмануть, но боги видят, кто справедлив на самом деле. Но несправедливый человек, совершив кражи, может воздавать почести богам и строить храмы шаговой доступности, получив как земные блага, так и благорасположение богов.
Также мы видим, что негодяи пользуются всяческими благами, в то время как честные люди претерпевают невзгоды. Если боги любят справедливость и ненавидят несправедливость, могут ли они сами поступать столь несправедливо?
Эти сильные аргументы ставят Сократа в тупик и он предлагает идти к справедливости окольным путем, рассмотрев изначально не справедливость саму по себе, а справедливость в большем объекте – государстве, затем перенеся ее на малый объект – душу человека, и в ходе такого челночного движения, возможно, обнаружить справедливость саму по себе.
